Форум

Пожалуйста or Регистрация для создания сообщений и тем.

"Эра давно умирала": дореволюционная эпоха и церковная традиция

В этом году не только Рождественские чтения посвящены теме «1917-2017: уроки столетия». Выходит довольно много материалов, церковных и светских, посвященных событиям 1917 года, а также предшествующей эпохе.

Эта тема посвящена жизни Церкви в дореволюционной России и тому наследию, с которым она подошла к 1917 году.

Тема непростая, но жизненно важная!

Например, я помню, как мы вместе с моей будущей женой начинали церковную жизнь. Мы оба были крещены с детства, и в храм до того ходили, но тут было время необычайной радости, подъема, прилива сил. Впервые возникло желание выстроить все свое существование вокруг одного главного стержня. Разумеется, встал вопрос: а как может выглядеть такая целостная жизнь верующего человека? И очень многие из нашего окружения «идеалом» считали XIX век как время «православного быта», которому и нужно подражать.

Поэтому я думаю, что разговор о дореволюционном времени очень важен для ответа на вопрос «как жить по вере?»

Меня сейчас волнует, прежде всего, как жил рядовой православный христианин в XIX веке и куда направлялись поиски людей ищущих?

Для начала приведу несколько мест из книг С.И. Фуделя.

Эра давно умирала. В воспоминаниях Я.М. Неверова (ближайшего друга Станкевича) есть такое место, относящееся, очевидно, к 1830–1831 годам. «Читаю ли я Евангелие? — спросил меня преподобный Серафим. Я, конечно, отвечал «нет», потому что в то время кто же читал его из мирян: это — дело дьякона».

Чьим же делом стало это чтение через 50 лет после этого разговора? Конечно, дьяконы продолжали читать его, читали его и батюшки на всенощных, но кто читал его из интеллигенции? (Воспоминания)

О дореволюционном духовенстве:

… в этот период — перед и во время Первой мировой войны — это были люди, в своем большинстве пребывающие с поразительным спокойствием в каком-то особом сытом благополучии. Есть одно трудное слово у апостола: «Страдающий плотию перестает грешить». Плоть большинства батюшек не страдала. …

Отец С.И. Фуделя, протоиерей Иосиф Фудель, пишет К. Леонтьеву, характеризуя духовенство западных епархий Российской империи:

«Здесь (в Белостоке) мы (с женой) подняли целую бурю, произвели целый переворот в здешнем обществе и вызвали яростные крики против нашего поста. Каковы здесь обычаи, можете судить по тому, что большинство священников в этом храме не знают, что такое пост, и даже Великим постом едят мясо. … Вообразите, сколько нам здесь приходится выслушивать со всех сторон сожалений по поводу того, что мы разрушаем постом свое здоровье и т.д.»

И вот еще одно, очень важное место.

В конце XIX века был такой <…> судебный случай. Деревенская девочка возвращалась после пасхальных каникул из дома в школу и несла с собой немного денег, корзиночку с домашними пирогами и несколько штук крашеных яиц. На дороге ее убили с целью ограбления. Убийца был тут же пойман, денег у него уже не нашли, пироги были уже съедены, но яйца остались. На случайный вопрос следователя, почему он не съел и яйца, убийца ответил: «Как же я мог? Ведь день был постный».

За спиной этого человека ясно видны звенья длинной цепи (почему-то мне хочется сказать «византийской»), уходящей в века. Оказывается, что можно числиться в Церкви, не веря в нее, можно считать себя православным, не зная Христа, можно верить в посты и в панихиду и не верить в загробную жизнь и в любовь.

Очень это, конечно, страшное дело, но мне представляется не менее страшным тот факт, что высоко над этими людьми, пропившими свою веру в ночных кабаках и на железнодорожных вокзалах дореволюционной России, стояли люди, часто вполне порядочные, обладающие знанием и властью, саном и кругозором, которые все это величайшее духовное неблагополучие Церкви тщательно замазывали каким-то особым елеем словесной веры: «На Шипке древнего православия все спокойно».

 

Как верили в дореволюционной России?
Исповедные росписи

Посмотрев современную статистику (неизменные 3% населения, приходящие в храм хотя бы один раз в месяц, менее 1% участвует в приходской жизни) я задумался: что известно о жизни верующих в дореволюционной России?

Прежде всего, если в традиционном обществе окружение заставляет человека проявлять «внешние признаки веры», то в России после Петра I к этому принуждает уже закон. С этой точки зрения очень характерны так называемые «исповедные росписи»:

Исповедная росписьВозникновение исповедных ведомостей шло в общем русле церковных реформ второй половины XVII в. Постановления о необходимости их ведения было принято на Соборе 1666–1667 гг., однако первые исповедные ведомости были составлены лишь в 1690 г. для выявления «скрытых раскольников», которые не ходили исповедоваться в храмы Синодальной Церкви. Выявленные староверы были обязаны платить повышенные подати, а неисповедовавшиеся – штраф «против доходу втрое». Таким образом, исповедные ведомости являлись своего рода инструментом контроля над религиозной жизнью населения. Систематическое составление исповедных ведомостей началось в 1737 г. с принятием указа «О штрафах, положенных с уклоняющихся от исповеди и Святаго причастия и об обязанностях в сем 16 отношении духовных и светских начальств» (Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. Т. X. (1737–1739). СПб., 1830. No 7226).
Из диссертации по источниковедению XVIII века

Получается, что хотя бы один раз в год в обязательном порядке приходят на исповедь и причащаются и неверующие (безразличные) люди.

И еще можно добавить для портрета той эпохи, к которой принадлежит закон 1737 г.:

ИсточникАрхимандрит Модест (Стрельбицкий). Предание о проповедничестве св. Иннокентия, первого Иркутского Епископа и Чудотворца // Прибавление к Иркутским Епархиальным Ведомостям, №13, 1871 г.

Царствование Анны Иоановны (1730–1740) было самым тяжким периодом для проповедничества. Платон Малиновский, сосланный в Иркутск ссыльным в 1740 году, по возвращении своем в Москву, уже в сане архиепископа Крутицкого, вот что говорил в присутствии императрицы Елизаветы Петровны: «Сама Ты больше известна, коль многое множество неповинных человек за веру и правду тяжкими облагахуся узами, в смрадные заключахуся темницы, нестерпимыя на теле своем приимаху биения и раны, осуждаемы бяху на изгнания, и посылаемы в далечайшие от человек, в пустая звериная места, в них же мнози и сладкаго сего временнаго лишахуся живота» (Рукоп. книга: Ветроград разумный, принадл. Библиот. Ирк. Духов. Сем., стр. 302). Взявши всю власть в руки, немцы, по выражению современников, «на благочестие и веру наступили». Оскорбляя, унижая и порицая «священство православное», немцы совсем подавили и ослабили церковную проповедь, и «всех так устрашили, что уже и самые пастыри, самые проповедники слова Божия молчали и уст не могли о благочестии отверзети. В православном государстве о вере своей уста отворять было опасно: тотчас беды и гонения надейся» (Слова Амвросия Юшкевича 1741 и 1742 г. и Дмитрия Сеченова 1742 г. // Смстр. правосл. обозр. января 1871 г., стр. 99)! Тогда «не правда Христова царствовала, а правда под караулом сидела; и слово Божие вязалося, и путь в царствие небесное заключался; истиныя догматы, ведущия в жизнь вечную, неслушалися, а соблазны и блевания на православную церковь в погибель многим всюду прославлялися; пастыри молчали; проповедницы боялись» (Слово неизвестн. в день явл. Иконы Казан. Богоматери // Ветроград разумный, рук. кн. Ирк. Дух. Семин., стр. 99 на обороте).

Меня в связи с этим поразила еще одна цифра… Уклоняться от ежегодного участия в исповеди и причастии могли только старообрядцы, и это стоило им не много не мало как налог 50 рублей в год «с бороды» (Полное Собрание Законов Российской Империи. Собрание первое. Том VI. С 1720 по 1723.; № 3944 стр. 641-642), при том что подушная подать с мужчины составляла 80 копеек.

А священнику, по указу еще 1917 г., за недонесение, полагался штраф 5, потом 10, потом 15 рублей за каждый случай (Полное собрание законов Российской империи с 1649 года. Т. V. (1713–1719). СПб., 1830. No 3169, С.544-545).

Не знаю, но мне трудно воспринимать данное состояние общества и его «церковной» составляющей как что-то странное. Это было, будет в той или иной форме до скончание веков, и чем дальше, тем хуже.

Священник Иосиф Фудель говрил:

«По моему глубокому убеждению, надо закрыть глаза на все происходящее вне нас и чего изменить мы не можем, углубиться в себя и всецело отдаться своему непосредственному делу. Необходимо, прежде всего, бодрствовать над самим собой, умерщвлять свои страсти и помыслы греховные, дабы не явиться кому-либо соблазном, и в то же время неленостно исполнять свои обязанности: учить, служить, наставлять. Затем, исполняя свой долг, надо непрестанно помнить, что священство есть величайший крест, возлагаемый на наши рамена Божественной Любовью, – крест, тяжесть которого чувствуется сильнее теми иереями, кои по духу таковы, а не по одному названию… Каждый час, каждую минуту приходится им идти согнувшись, приходится терпеть жестокость и непослушание своих духовных чад, насмешки и дерзость отщепенцев Церкви, равнодушие представителей власти, приходится страдать молча, всех прощая и покрывая чужие немощи своей любовью. Таков закон, такова чаша наша. <…> Больно вам, обидно, что правды нигде не видите, что все окружающее погрязло в формализме, угасивши свои светочи, – вы не гасите свой огонь, сильнее его разожгите, бережней храните…»

Конечно, это относиться к священству, но разве и не ко всем христианам. Это боль искаженности мира от греха становиться видна иногда явно, как в трагические периоды, но хуже, когда это не видно, но также присутствует в жизни, и  именно христиане должны быть светом тогда. И Свет этот мы видим в святых того времени.

Это вызов ко всем христианам, к подлинности их веры и  прав отец Иосиф говоря, что суть не в этом, что во вне, а что может принести человек, как проводник между небом и землей.

Конечно, больно слышать, когда говорят о правильном устроении предреволюционной России и опять стремятся повторить трагедии того времени. Поэтому разговор об этом очень важен, что бы развеять иллюзии хотя бы для тех, кто хочет найти правду, а затем и Истину, вот только этот разговор не очень популярен. Начать наверно надо с оценки 20 века, как плод того периода. Без осознания того, что сотворено, без покаяния, объяснить проблему будет трудно.