Доклад на Чтениях памяти С.И. Фуделя во Владимире 7 марта 2007 года
Опубликовано в издании: Чтения памяти С.И. Фуделя: К 30-летию со дня кончины. Владимир, 2008. С. 13—16.
Прот. Владимир Воробьев, ректор Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета.
Ваше Высокопреосвященство, дорогой Владыка и дорогие руководители сегодняшней встречи!
Я очень благодарен за нее и за то, что Владыка пригласил меня сюда. Хочется начать свое слово с того, что Сергей Иосифович никогда и ни в каких условиях не мог предположить, что когда-нибудь такое будет. Он жил в каком-то смысле скудной жизнью, он был очень бедным всегда, всегда очень страдал, он всю жизнь боролся за существование. И никогда не считал себя великим писателем и учителем, напротив, он всегда считал себя крайне немощным, несостоявшимся, в каком-то смысле неудачником. Он не мог себе представить, что в день его кончины в Успенском соборе города Владимира будет произведена панихида в его память, столько людей придет, вспомнят о нем.
Мне Господь дал узнать его по очень простой причине. Когда умер его отец (в 1918 году он был настоятелем Никольского храма на Арбате), на его место назначили моего деда, протоиерея Владимира Воробьева, и около храма был дом, он и сейчас стоит. Храм потом взорвали, на его месте находится диетический магазин, а дом напротив жилой стоит и до сих пор, на втором этаже этого дома были две священнические квартиры. Мой дед знал Сергея Иосифовича с 17 лет и был дружен со всеми детьми отца Иосифа и Сергея Иосифовича. Эта дружба сохранялась до самой смерти.
Сергей Иосифович во все дни и годы часто бывал в Москве, для него каждая поездка в Москву была событием, и когда он приезжал, он очень старался поработать для того, чтобы написать. Он также старался посетить своих близких друзей. Он приходил в храм, молился, встречал своих великих знакомых, потом ходил по арбатским переулкам, навещал своих друзей, а потом приходил и к нам в дом.
Когда скончался наш отец, это был очень тяжелый период, тяжелая утрата, Сергей Иосифович пригласил всю нашу семью к себе в Покров, мы жили в Покрове недели две. Но потом тоже были нечастые встречи, он опять приезжал в Москву, иногда бывало так, что я приезжал в Покров к нему. Он писал нам замечательные письма, мы в семье всегда хранили их как святыню, но так случилось, что при переезде из одной квартиры в другую они пропали, и вот я ищу их уже много лет.
В одном из писем были слова, которые перекликаются с тем, что сегодня в храме сказал отец Василий: «Жизнь ужасно одинокая». Действительно, ему было очень одиноко и тяжело жить. В Покрове бывали у него гости, но редко. У него было два самых главных дела в жизни. Это молитва, богослужение в храме и его труд писательский, которому он отдавал, конечно, все свои силы. У него был, безусловно, очень большой талант, редкий талант, и, как это бывает часто, талантливые люди имеют очень тонкую духовно-физическую организацию. Они все чувствуют очень остро. И он был уязвимым человеком, таким едва-едва справляющимся с этой жизнью, его все очень ранило, он все так глубоко чувствовал, так остро воспринимал все, что происходит вокруг него, так глубоко переживал, что в этом мире для него нет места, что он в этом мире как бы чужой. Бывало так, что он унывал, такое вот острое восприятие всех бедствий, которые происходили в жизни.
Гонения на церковь, которые он сам перенес, в принципе должны были сломать человека. Сейчас трудно даже представить себе, что пришлось перенести Сергею Иосифовичу, он тогда был арестован в 22 года, и эта первая ссылка для него была в каком-то смысле праздником, потому что он жил вместе с владыкой Афанасием, вместе с ним молился, исповедовался ему. Владыка Афанасий пел на венчании Фуделей «Исайя, ликуй» и свою тесную связь с владыкой Афанасием он пронес через всю жизнь, они ведь и жили рядом (Петушки — Покров), и он у владыки Афанасия до смерти регулярно бывал и с ним общался.
<...> Потом жизнь становилась труднее, гонения нарастали. Сергей Иосифович жил в Загорске, и в его доме жил одно время отец Серафим (Битюгов). Это был замечательный подвижник. Когда была издана декларация 1927 года, отец Серафим ее не принял и вынужден был в скором времени оставить служение в храме, и вот он поселился в Сергиевом Посаде, где часто служил литургию дома. Сергей Иосифович был его духовным сыном и очень близко с ним общался. Отец Серафим, — рассказывал Сергей Иосифович, — предсказал начало войны за год.
Отец Серафим был одаренно-благодатный подвижник, святой человек, безусловно. Общение с ним оставило, конечно, огромный след в душе Сергея Иосифовича и всех его близких, но дальше случилась беда. В 1942 году отец Серафим умер и его нельзя было похоронить официально, потому что было очень страшное время, и его похоронили в подвале дома тайно. Могилу выкопали в подвале дома, но в 1946 году кто-то сообщил об этом властям, явилось КГБ, вломились в дом, открыли подвал. В следственном деле нашли фотографию, сделанную НКВД, как вытаскивали гроб с телом отца Серафима из подвала.
Сергей Иосифович был тут же арестован, он был арестован вместе с отцом Владимиром Криволуцким. Надо сказать, что это дело было, например, тяжелее, чем в 1922 году или в 30-х годах. Я уж не буду рассказывать подробно, как это делается на самом деле. Сергей Иосифович даже не мог сниматься. Об этом он никогда не говорил, настолько было тяжело, настолько трагично. И вот, наконец, он освобождается уже после смерти Сталина. И последние 15 лет своей жизни, 15 лет творчества, — это итог, к которому он пришел в своей жизни и пытается сообщить новому поколению, которое он очень искал.
Трудно даже представить себе, как он радовался, когда видел какого-нибудь молодого человека, он просто ликовал, потому что в те годы молодых уже почти не было, стояли старушки, в основном. Казалось, что все кончилось, все ушло. Невозможно было себе представить, что начнется какое-то возрождение. И вдруг несколько молодых людей с ним познакомились, стали приезжать к нему в Покров, встречались с ним в Москве. Это был друзья его сына Николая Сергеевича и мои тоже друзья. Сегодня, к сожалению, один из них не смог приехать, потому что он в больнице.
Для молодежи он и трудился. Он писал про Флоренского под псевдонимом Ф.Уделов, и когда Сергей Иосифович увидел эту книжечку, он был просто обескуражен, он был в ужасе — он ожидал, что теперь его опять арестуют: как так могли сделать, кто посмел… Он очень тяжело переживал.
Но на самом деле все было хорошо, никто его не арестовывал и, наоборот, то, что он хотел, начало осуществляться. Незадолго до кончины он позвал меня и попросил к нему приехать в Покров. У него был рак, и он знал очень хорошо, что осталось ему совсем немного, даже фотография последняя, где он с бородкой, это фото самого последнего времени, потому что он бороду не носил.
Он был совсем уже слабенький, сидел на кровати в своей половине домика и, когда я приехал, он меня позвал и показал на стопку своих работ, стопку довольно большую и сказал: «Вот, я тебе приготовил. Я хочу, чтобы ты все это взял, чтобы только не осталось». То есть, ему уже осталось немного жить, и я думал, почему он меня выбрал наследником своих работ, потом уже стало известно, что он таких стопок несколько приготовил и роздал разным людям, мне попала только одна из них. Но в тот момент я не знал и, как святыню, принял, и вскоре после кончины Сергея Иосифовича решил, что стоит привести в порядок. И вот довольно долгое время я это систематизировал, он не ставил даты на своих работах. Кое-где мы просто разобрали по темам и, в общем, было предпринято самиздатовское издание в пяти экземплярах, отдельно был томик писем — шестой. И когда это издание было приготовлено, переплетено в пасхальный цвет — красный, то нужно было написать только предисловие, и я написал его.
Тогда мы были молодыми, теперь уже, когда приближается тот возраст, до которого прожил Сергей Иосифович, оборачиваясь назад, можно только удивляться, как смог он прожить такую жизнь, как смог он сохранить то, что сохранил, и приумножить сокровище духовное, которое было приобретено им в слезах и молитвах, ссылках, тюрьмах, лишениях. Вот когда читаешь его записки о литургии, я всегда как будто слышу, что он читает в Покровской церкви и представляю себе алтарь Покровской церкви, как совершалась проскомидия, насколько живо…